Прошу простить, что не овладел ещё навыками оформления статей, вскоре наверстаю. :-)

Обыкновенная "Пятёрка". ( Фрагменты)

История одного турпохода.

Предисловие.
Полярный Урал - слово малознакомое. То есть мне представлялось, что это холодно и
ветрено, но действительность превзошла все ожидания...
Ещё в прошлом году после 200 км лыжного перехода с молодёжью из посёлка
Назарово, от Урая до Нягани я сделал вывод, что зимний поход - это дело, конечно
интересное, но на этом, пожалуй, закруглимся. Отпуск хотя и немаленький, но всего один.
И тратить его надо рационально и разумно. Однако, как только на землю легла снежная
перина и морозом начало теребить уши - на душе засвербело. Как в каком - то романе
Владислава Крапивина, юный скрипач нашёл музыку рельсов. И как только он провёл
смычком по ним, раздалась тихая мелодия, от которой неудержимо захотелось
отправиться в путь. Наверное, я тоже услышал музыку. Сонату лыжного скрипа. Какой-то
очень талантливый узкоглазый ненецкий мальчик играет её, сидя где-то в чуме, посреди
тундры на варгане, и плывет она далеко - далеко, находя своих слушателей, и поражая их
непонятной тоской прямо в сердце. И вот какой - нибудь матерый бородатый дядька
зачем-то заглядывает в чуланчик, видит там длинный чудной молоток , и слышит его
большое сердце ещё одну мелодию - песню старого Ледоруба. Она звучит весёлым
тюканьем. А к ней присоединяется скрежетание ледовых кошек и шуршание
потрепанного рюкзака. И вот в душе у Человека складываются стройные музыкальные
фразы. Вот он уже осознанно готов сложить из них Мелодию, где Первыми скрипками
зазвенят Сердца. Его и его друзей, которые тоже уже услышали эти напевы. Так люди
начинают готовить свой оркестр, чтоб исполнить музыку для гор, тундры и чахлой тайги
под аплодисменты пурги и иллюминацию Северного сияния. Спроси: "Зачем тебе это
надо?" Вряд ли ответ его будет внятен. Наверное, он станет что - то убедительно
рассказывать про спортивные разряды, или про испытание себя самого. Может про
разнообразие в жизни... Ерунда. Он, скорее всего, и сам не знает, что услышал Музыку.
А высшим счастьем будет воссоединение арий Сердец в один мощный хор, способный с
блеском пропеть самые высокие и замысловатые ноты Великого композитора...*
* Ни фига, я выдал! (прим. автора).
Мне кажется, что я немного понимаю ездовых собак, которые находят своё собачье
счастье в упряжке, в дороге. Даже не зная на самом деле, зачем же именно они едут...
Я если бездельника, этого пацана с варганом, или что там у него есть, встречу -
крепко поколочу! Паганини хренов! Ему - забава, а нам - вкалывать! В другой раз буду
лучше Песню шлепанья ласт курорта Сочи слушать. Там тепло, и ноги не мозолит..
Кормят, опять же три раза в день разнообразно. И рюкзачина плечи не тянет. О как!



***
Старт.
А за окном снег, горы, телеграфные столбы, да высоким штакетником
бесконечно тянутся снегозадержания. Метёт. Вскоре проплыл за окном невысокий чудной
столб зеленого цвета в красную полоску, как в фильме про пограничников. Только сверху
приделан глобус, а на столбе две надписи: "Европа. Азия". Это самый северный столб,
делящий континенты. Дорога тянется вдоль реки Собь. Местами в ивняке видны большие
стаи куропаток. После небольшого моста, у подножья белых гор показались двухэтажные
деревянные домишки типовой застройки и несколько тысячекубовых резервуаров. "Сто
шестой километр" - объявила проводник. Когда-то небольшой посёлок "Полярный" был
базовым для геологических партий, но после перестройки структура практически
полностью развалилась. Поезд остановился. Мы десантируемся на землю. Время - два
часа двадцать минут. Лыжи, рюкзаки, волокуши. Куча барахла. Никакой платформы.
Просто твердый снежный наст. И метель. Солнце яркое. Небо синее. Вместе с нами вышел
мужичок. Его уже встречал какой - то дядька в тулупе и большой мохнатой шапке. Он
приехал из поселка на чудном трехколёсном механизме. Огромные шины низкого
давления, двигатель от мотоцикла Урал и жестяной клёпаный кожух от ветра. Такие я
уже видел. Видимо где-то неподалёку штампуют их местные умельцы.
- Называется "Макака" - пояснил Шатилов. - Хоть по тундре, хоть по горам, хоть по воде!
Аппарат затарахтел и покатился. Проводив его глазами, мы быстро
переупаковывались. Часть груза на санки, часть в рюкзак. Лыжи на ноги, маски на лица,
темные очки на глаза. Радостное возбуждение. Я гордо выхаживал, демонстрируя свои
противооткаты на лыжах. Весь рюкзак я бросил в санки, на себе оставив лишь
фотоаппарат. Несколько стартовых снимков, видеопанорама. Поехали. Я сразу отстал,
чтобы снять уходящую группу.

***







Начинало смеркаться, а впереди мы увидели какой - то прямоугольный
предмет. Это оказался автомобиль Урал. На заднем борту были наморожены большие
сосульки, а вся кабина напрессована снегом, несмотря на то, что явных щелей не было.
Время было часов семь, а мы и не думали вставать на ночлег. Вдоль какой - то речки мы
повернули и снова полезли по тракторной дороге вверх вдоль речки Нырдваменшор.
Окончание "шор" - обозначает, что река "мёртвая", то есть зимой промерзает. Часов в
девять вечера мы, вконец измотанные ( по крайней мере, некоторые из нас), подобрались к
двум занесённым снегом балкам. Вагончики были старые, покосившиеся, обитые толью.
Когда-то здесь был лагерь геологов. В одном набилось народа - десять человек - две
группы из Перми и Кирова, там негде было яблоку упасть. Тем не менее, мы получили
приглашение. От второго было видно только полторы стены, всё было заметено плотным
снегом. Решили его откапывать. У нас весь инструмент - это две алюминиевых лавинных
лопатки, одна стальная, и две ножовки. "Алюминьки" пригодны только для неплотного
снега, тяжелые снежные комья - не для них. Основная нагрузка в этом походе легла на
тяжёлую стальную лопату, да на ножовки, которыми выпиливались снежные кирпичи.
После того, как откопали метровый слой плотного снега в тамбуре, выяснилось, что дверь
изнутри плотно прижата прессованным снегом. Исхитряясь как можно, ударами ноги мне
немного удалось приоткрыть дверь сантиметров на десять. После этого, змейкой
выгребали снег из щели, по узкому тамбуру, на выход и ещё дальше. Уже стемнело, все
надели налобники. Мороз крепчал, и выла вьюга. Гулливер был дежурным, и в
гостеприимном соседнем вагончике топил на газу снег для ужина. А перед нами после
открытия двери предстали кубометров пять плотного снега, который нам предстояло
перепилить, перелопатить маленькими походными лопатами и по узкому лабиринту
вынести на улицу, сгибаясь в три погибели в низком дверном проеме. Там, где оказались
лежаки, сугроб достигал потолка! Было трудно поверить, что весь этот снег был надут
через два малюсеньких оконца, которые мы потом заложили двумя снежными
кирпичиками. В вагончиках оказались небольшие печки - буржуйки, которые нам было
нечем топить. Над небольшим столиком была полочка, на которой по традиции заботливо
кем-то были оставлены свечной огарок, спички, соль, немного риса. В дальнем углу из
досок и кроватей был сооружен лежак на четырех человек. В другом дальнем углу была
... большая глыба снега, которую мы так и не выгребли. Трудно поверить, что еще пару
часов назад, в конце перехода, я, как самый слабый, лежал в трехстах метрах от этого
вагончика на своём рюкзаке и не верил, что дойду!
Вот пора бы и пожрать. "Пора" это где-то часов пять тому как. Время уже за
полночь, соседи спят. Честно говоря, не до них. Поесть и СПААТЬ! Кипяток остыл, пока
ми воевали с сугробом за место под крышей. Елисей попытался разжечь горелку, но так
как навыка обращения с этой Шайтан-машинкой у него нет, а газ замерз , то первый огонь
у него превратился в мощный факел, и наверное, добавил Семёнову пару седых волос. Он
так до конца похода очень неохотно за эти горелки брался. В нашем распоряжении
сегодня кроме скудного, с непривычки, штатного ужина, - оставшаяся с поезда
сверхнормативная жрачка - колбаса; сыр; печенье, именуемая ласкающим уши бродяги
словом: "неучтёнка". Обычно она появляется случайно - от других групп, после заходов
в магазины, но иногда неучтёнку берут специально. Я вот, например, лимон несколько
дней тащил (ещё 150 граммов!) и спал с ним, чтобы не заморозить. Зато, когда его за
ужином жестом фокусника из рукава извлекаешь, такое счастье в глазах товарищей
светится, что даже строгий командир разрешает сверх плана по "писярику" коньячку
опрокинуть ради такого случая. Хотя сам Щедров не пьёт принципиально. Он вместо
этого "сникерсы" ест.
Писярик - это слово пришло с знаменитейшего Грушинского бардовского
фестиваля. Им называют маленькую, миллилитров тридцати напёрсткоподобную емкость
из тонкой нержавейки. Шатилов рассказывает, что если бы она была побольше -
возникала опасность там "потеряться". Зуй - главный виночерпий и, несмотря на свою
благожелательность к крепким напиткам, выдаёт наши "стратегические" запасы экономно
и когда положено. А положено по значительным поводам - перевал, вершина, геройский
рывок, там. Или в медицинских целях, если понадобится.
Народ улёгся. Слава на боковом полке, пятеро - на лежаке. Я остался. Чтобы
оставить в памяти некоторые моменты, я взял за правило ежедневно в конце трудового
дня говорить в диктофон. Эти записи помогают мне сейчас набирать этот текст. Прибор
хороший, японский, но с небольшой памятью, поэтому писать приходилось на худшем
качестве, экономя драгоценные Мегабайты. К сожалению, я не сделал интервью ребят,
откладывал "на потом", да и по горячим следам событий репортажей не делал, только в
конце, когда эмоции уже улеглись. Хотя, если честно, было просто трудно заставить себя
делать что - либо сверх необходимого.
В ту ночь я выбрался из наших альковов, чтобы "побормотать с японцем" о
наболевшем, за двери, и застал восхитительное Северное сияние ярко - зелёного цвета.
Всполохи метались по небу, заставляя забыть о лютой стуже, непрекращающейся вьюге, и
о том, что спать в студеной будке придется на деревянных нарах, а рядом вместо милого
сердцу жёниного личика будет храпеть в дырку спальника небритая и обмороженная
Гулливерова харя.
Забежав обратно, я схватил одуревший от сюрпризов Пентакс, позвал своих и,
влупив цифровику предельные 3200 единиц чувствительности, начал молотить затвором в
сторону небосвода. Мстительно запачкав изображения шумами, фотоаппарат, тем не
менее, продолжал снимать. Тогда, пожалев беднягу, я окоченевшими бесчувственными
пальцами, жмурясь от вьюги, снизил светочувствительность до 200, положил его на
волокуши вместо штатива, сделал ещё пару кадров в сторону "Динозавра". Снимки
вышли неплохими. Выглянул только Шатилов. Удовлетворительно крякнув, скрылся
обратно. Завхоз наш умудряется сочетать в себе огромную практичность и такой же
романтизм души. Вернувшись в балок, обнаруживаю, что мой спальник зажат между
двумя телами. Места просто не было. Тогда в полу сидячем положении я, куцапыми
пальцами поменял носки на сухие, снял верхнюю одежду, влез в выдернутый не без труда
кокон спальника, и лёг боком как раз на два чьих-то тела, Где-то между ними. Благодаря
тому, что снаружи мешок покрыт скользким нейлоном, а также Закону всемирного
тяготения, который, оказывается, работает даже здесь, мои мослы, просочившись промеж
чужими, вскоре достигли досок топчана и я, припертый спереди и сзади крепкими
телами, быстро заснул.

День второй.+15,6 км.
Утро наступило давно. Проснувшись часов в десять, с удивлением отметил, что
практически жив, только после вчерашнего перехода ломит стопы от кофлачей, и по всему
телу будто проехал воз с рудой. В спальнике тепловой удар, конечно, не настиг, но и нельзя
сказать, что я совсем замерз. Наша передовая группа - Юра, Зуй, Елисей и Витя Андрущак
уже собрались и пошли натягивать верёвки и рубить ступени. На перевале "Водопадный", до
которого с пару километров. Так он называется потому, что пролегает по трём ступеням,
замерзшего водопада, общей высоты около тридцати метров. По сути, это должны были быть
три стены сплошного льда сложности 1Б. Соседи сказали, что с утра сегодня минус двадцать
семь. Воет ветер. Кроме нас никто никуда не идёт. В полумраке вагончика пытаюсь одеться,
но тут же обнаруживаю, что на четырех обмороженных пальцах рук набалдашниками
надулись водяные пузыри, которые мешают работать и складывать вещи. А шмотки я и так
всегда складываю долго. Позже, я лезвием аккуратно вскрыл их и спустил жидкость. Все они
после этого засохли и как бы ороговели, кроме одного, на внешнем сгибе среднего пальца,
который гноился до самого конца похода.
Перед выходом на улицу, упаковываешься, как спецназовец, или даже космонавт.
Шнурочки, замочки, подшлемник, маска, будёновка, капюшон, очки, пояс с ножнами и
карабин, за который цепляются волокуши. Шерстяной подшлемник, или "шлем - маска" -
шмотка хорошая, закрывает кроме лица всю голову и шею со всех сторон. Только он от
дыхания вымок вчера, замерз, и поэтому утром похож на ведро, побывавшее под гусеницей
бульдозера. Приходится его сначала, как мятую кастрюлю расправлять и, прежде чем одеть,
придавать ему на ощупь форму собственной головы. На рюкзак - хобу, так называемый
коврик для попы. На ноги, вчерашние, пока ещё просто сырые, шерстяные носки, которые
грелись в спальнике на груди. Лапы потом засовываешь в "мягкие" внутренние ботинки
,,кофлачей,, , которые мягкими были в тепле, а теперь - как толстый рубероид и
расшнуровывать их поэтому приходится на всё бесчисленное количество тесных дырочек,
периодически засовывая белеющие пальцы подмышки. После этого, нужно ноги затолкать во
внешний ботинок - "мыльницу", которая тоже замерзла и задубела. Её внутренние грани
сходятся вовнутрь, а старый уже, мягкий внутренний ботинок расшаперился как Ванька
перед печкой, из сказки "Гуси-лебеди", и не лезет! Была бы обувная ложечка, было бы
проще, но к моим услугам только зуб ледоруба, заточенный под гарпун. Он, конечно, рвёт
ветхий дерматин и, зацепляясь, с трудом лезет обратно. А мужики давно уже рюкзаки свои
упаковали, шустро "буржуйские" боты "Асоло" надели и терпеливо ждут на морозе, когда я
соберусь. Они меня не упрекают за возню, но в глазах я читаю укор. Мне стыдно. Торопливо
уталкивая вещи, негромко склоняю матом себя самого и свой хлам. Больше всего в этом деле
я благодарен своим товарищам за терпение, которое они проявили по отношению ко мне,
особенно когда я возился со своим барахлом перед стартом...
На ботинки - бахилы или "фонарики", на шею - маленький светодиодный фонарь,
который пригодится только вечером. Спереди, на шею - чехол с фотоаппаратом, он в карман
кенгуру на анораке упакован, чтоб можно было быстро достать, и при ходьбе не болтался.
Теперь утолкать всё в рюкзак, так, чтоб самое необходимое сверху, под рукой было, и чтобы
он уравновешен был. Пригнувшись, задом выползаю из вагончика сам, волочу за собой рюк.
Ветер приветливо бьёт по морде, впиваясь мелкими иглами. Солнце уже высоко. Оно белое и
холодное. Волокуши наполовину занесены снегом. Выковыриваю их из сугроба и пакую.
Роль чехла я удачно определил большой клетчатой китайской сумке. С такими рыночные
торговцы таскаются. Продукты у меня в такой же, но маленькой сумке. В общем, за них мне
дали прозвище "Черкизовский рынок " Туда стараюсь положить самое тяжёлое и компактное
- ледоруб, кошки, верёвка, пакет с продуктами, затем сумка застёгивается и под резиновые
жгуты, которые по недомыслию я шнурующимися сделал, "пуховик" - толстая синтепоновая
куртка. Уф! Вроде все. Кроме Гулливера - все уже скрылись за поворотом. Метель быстро
заравнивает следы. Игорю за сорок лет и он себя неважно чувствует. На его носу два чёрных
пятна - след вчерашнего обморожения. Мы его разгрузили - взяли часть его груза себе.
Застёгиваю лыжи. Недалеко, сверкая жёлтым анораком на белом фоне, виден какой - то
бродяга из соседнего балка. Отгородившись от ветра карематом, он занят прозой жизни. Да,
теперь я понимаю, откуда появилось выражение "справлять нужду"! Только крайняя нужда
может заставить оголить зад в такую погоду. Наверное, это одна из главных причин, почему
нормальные женщины не ходят в такие авантюрные "прогулки". Впрочем, нормальные
мужчины тут тоже большая редкость... Почему я не взял телевик! Засовываю окоченевшие
руки в варежки, палки в руки и АЛГА!
Из-за ветра на окружающие картины не обращаешь внимания. И всегда, в походе,
красоты отмечаешь мельком, фиксируешь их на фото. Только потом, спустя долгое время,
когда ты сидишь сытый, в тепле, на мягком диване, смотришь на снимки, и вспоминаешь о
путешествии, и говоришь себе - да, это было здорово! А так, спортивный поход - это
натужная ломовая работа. На износ. Не до красот просто.
Съезжаю по касательной к руслу реки, перед этим напоследок оглянувшись. Ба`лки сзади,
метрах в четырёхстах. Выглядят они двумя чёрными кубиками. Трудно поверить, что эти две
коробушки дали приют двум десяткам человек только в эту ночь. А сколько они обогрели за
сезон, а может даже - спасли! И нехитрая крыша над головой из досок и рубероида
воспринимается как благо, подарок судьбы и даже венец мечтаний. Игорь отошёл от них
недалеко, за его высокой темной фигурой тянутся яркие жёлтые волокуши. Он что-то в них
поправляет. Все, еду. Да, металлический кант на лыжах придуман не зря - иначе я бы уже
давно собрал бы бочиной все острые грани торчащих верхушек гранитных глыб. На санках
канта нет, и они, закручивая длинный фал, параллельно катятся по склону кувырком, и
настырно тянут меня вниз. Хорошо, что груз на них увязан и утянут, а то бы собирал по
склону монатки! На подъёмах и спусках волокуши ужасно мешаются, особенно при
движении серпантином, но при ходьбе по равнине они незаменимы. Разгрузка спины того,
конечно же, стоит. Она не делает ходьбу наказанием. Елисей и Шатил идут без саней, я им не
завидую. Спускаюсь в ущелье. Яркое, холодное солнце бьёт в глаза. Надеваю тёмные очки.
Наших не видно, только заметённая лыжня. Впереди, вверх по течению, ужасной громадой из
- за пелены пурги, возвышаются скалы. Там - замёрзший водопад. Там ждут ребята. Ветер в
харю. Тут он ещё сильней. Лицо спасает маска и длинный, жесткий край капюшона ветровки.
Однако тёплый воздух из под маски идет к глазам, и очки изнутри покрываются инеем. Не
видно ни зги. Чтобы их протереть, надо извлекать обмерзшие руки из рукавиц, после чего всё
повторяется. Отдаю глаза в злую власть светила. Его яркий свет, насыщенный
ультрафиолетом кратно усиливается, отражённый от снега. Щурясь от пурги и света, иду
дальше, однако приходится часто моргать, потому что ресницы смерзаются. Помогает это
мало, и метров через двести оголяешь пальцы, чтобы оттаять лед на ресницах и снять его
оттуда. Непросохший шерстяной шлем, подаренный мне свояком, быстро обмёрз по
периметру ледяной коркой и упрямо лезет на глаза. Поправлять его бесполезно. Подхожу к
скалам. Крутой снежный подъём вверх. Оглядываюсь. Гулливера нет. Жду. Мёрзну.
По правилам, чтобы не потеряться, нужно, чтобы идущие впереди и сзади были в
пределах видимости. Особенно на сложных участках и развилках. Задний пропал - жди.
Или возвращайся искать, только переднему дай знать об этом. Горы шутить не любят. Я
бросаю рюкзак и сани, беру горн, и вперёд! Из-за камуса не разбежаться. Взбираюсь на
склон. Вижу балки, скалы, реку... Игоря не вижу! Тут же всё как на ладони, куда он
подевался? Возвращаюсь ниже по лыжне и замечаю, что его след сворачивает к реке
раньше. Ба, да вон же он, на противоположный склон полез, какого ему там надо!? А, там
вверху чья - то лыжня. Кто-то на крутой перевал серпантинил. А Гулливер ползет
потихоньку вверх, не оглядываясь. Орать бессмысленно. Далеко и ветер воет. Достаю из -
за спины горн. Кто сказал, что я лишний хлам ношу? Ща как дуну, не только Гулливер
услышит - остальные с Водопадного попадают! Подношу мундштук к губам, дую.
Воздух давит изнутри на глаза, мозги и уши. А в трубу - ни фига! Запрессовало горн с
обоих сторон метелью - не продуть, не проковырять. Да и нечем ковырять - то. Поорал
маленько - без толку! И Гоша, будь он неладен, не оглядывается.



***





Я обрисовал ситуацию с Гелеверой. Он понял. Забрал мои волокуши, а мне посоветовал
нацепить кошки. В этих "царапалках" мы быстро преодолели две высокие фирновые
ступени Водопадного и остановились перед третьей, ледяной. Ветер многократно усилился и
уже не выл, а ревел. В воздухе на несколько метров вверх, неслась, закручиваясь бурунами и
цепляясь за острые, неприветливые скалы, колючая мука из мелкого обледеневшего снега.
Она забивала лицо, мешала дышать. А над головой, блин, солнышко, небо синее. Там, метрах
в десяти, выше нас, на краю верхней ступени стояли в контровом свете, оперевшись
спинами на ветер, трое наших. Они наблюдали за нами.
- Доставай аппарат, сейчас кадр классный будет! - перекрикивая пургу, сказал Шатилов.
Затем, когда я приготовился, он, напрягая изо всех сил свои могучие легкие, и жестикулируя,
показал им, чтобы подняли руки вверх. Я снял.
По льду в кошках, повырубленным ямочкам - ступенькам, да ещё зацепившись за
верёвку жумаром, лезть не так уж сложно. Гораздо сложнее было тем, кто рубил эти
ступени, вкручивал ледобуры, тянул верёвки. Забираясь наверх, ловлю лицом и грудью весь
напор ревущего ветра и, сильно наваливаясь телом на взбесившийся воздух, подхожу к
своим. Предельно напрягая голосовые связки, объясняю мрачному от ожидания командиру,
куда подевался Гулливер. Юра, ругаясь, хватает лыжи и, легко спустившись по верёвке,
скрывается внизу. Елисей с Шатиловым жестом приглашают меня подняться по руслу ручья
выше и, набрав еще метров двадцать, мы выходим из узкой щели водопада в более широкое
ущелье. Ветер из бешенного превратился в просто сильный, но теплее от этого он не стал.
Подъём забрал много сил, я падаю на рюкзак. На перекус выдали горстку изюма. Какое
счастье, что-то пожевать! Я тяну удовольствие, обжамкивая эти янтарные капли во рту. Кисло
- сладкая слюна радует язык. Чуть придя в себя, общаюсь с подмёрзшим в ожидании
народом, снимаю портреты. Для них не хватает фокусного расстояния объектива. Приходится
подходить к человеку излишне близко. Почему я не взял телевик!
Оказывается, ветер, переваливая через хребет, спускается вниз по склону, затем он падает
в наше сужающееся ущелье и набирает в нем силу и скорость, как вода в пожарном
брансбойте. Туристы так и говорят про такой рельеф - "труба". Когда мы дождались Игоря с
Юрой и, через метров четыреста, зашли за поворот, обнаружили, что там была просто
идиллия. Ветра и шума не было совсем, а сверху ласково пригревало ясное солнышко. Мы
достали термосы с кипятком, сухари пакетики с чаем, колбасу и сыр. "На брата"
приходилось примерно по 30 граммов того и другого. Кипяточек - в кружки, и тут
выясняется, что один термос плохо сохраняет температуру, и в нем, вместо кипятка просто
теплая водичка, от которой чай едва темнеет. Но поскольку "в Уставе записано", что это
кипяток, то значит там кипяток. А чтобы их различать, решили, что бывает кипяток горячий и
бывает кипяток холодный. Все сразу стало понятно. Настроение у всех бодрое и весёлое. Ещё
бы, ветра нет, и в брюхо чего-то перепало!
Вместо трёх ледяных ступеней Водопадного, ледяной оказалась одна, самая малая.
Какой категорией она зачтётся - непонятно. Да я вообще об этих тонкостях не задумываюсь
особо. Я фотограф. Куда надо - туда и придём. Могу копать, могу - не копать. Правда,
заставить себя снимать - порой очень трудно. Нагрузка всё-таки большая и пальцами
шевелить не хочется. А ещё начали беспокоить ноги. Что-то сильно начали сбоку, на
косточки у основания большого пальца и мизинца, давить "мыльницы" Они, в общем, не
мозолят, а давят, причиняя тупую боль. Это раздражает.
Высота 757 метров. Лезем вверх, по чьей- то заметенной лыжне. Не одни мы больны на
голову! Метров тридцать высоты набираем серпантином. Волокуши предательски катятся
понизу, часто - кувырком. На простых, не окантованных лыжах здесь не подняться! Впрочем,
всегда есть кошки, но в рыхлом снегу и они без толку. Выходим на плоский участок ущелья.
Лыжня уходит вправо, к крутому склону, на который люди забирались, уже сняв лыжи. Они
направились к вершине массива Райиз. Говорят, что она представляет собой большое плато, в
центре которого расположен невысокий холмик. Это и есть вершина. На неё ежегодно зимой
Салехардские туристы устраивают массовые восхождения по триста - четыреста человек.
Большой спортивный праздник. По простой дороге - сложность - 1А, но можно найти путь
до 2Б. Впрочем, это весьма условно. Все тут зависит от погоды. "Если калямба ..." - как
говорит Витя. Загадывать про погоду - нельзя. А то сглазишь.

Про суеверия.
Как я понял, этому явлению весьма подвержены люди, жизнь которых сильно зависит от
случайностей и подвержена риску. В эскадрилье истребителей, например, не найдёшь борт с
номером тринадцать. Наши больны этим поголовно. Кроме того, это ещё и заразно. Моя
мама, например, меня в своё время часто одёргивала: "Не выноси мусор вечером, не мой пол,
проводив дорогого гостя, не оставляй ножи на столе, когда уходишь...". И вот, ловишь уже
себя на том, что начинаешь волноваться: "Убрал ли нож со стола?". Мешает жить это иногда
не слабо. Еле успел в себе это в своё время побороть, а тут - снова! Сперва, я принял всё в
шутку, но потом это стало раздражать. "Не возвращайся, не загадывай на потом, не свисти".
Из-за этого я протаскал свою маленькую блокфлейту весь поход почти без дела. У Игоря -
День рождения брата. Он хочет позвонить по спутниковому телефону, поздравить. НИЗЗЯ!
"Скажешь, что всё нормально - и сглазишь! Через три дня поход закончим - позвонишь!"
Кроме того, все шишки на меня повесили за то, что это я накликал ветер, тем, что взял
парашют, а самое главное - за надпись на санях "Ветер в харю. Я...!" Мне настойчиво
Щедров предлагал её соскоблить. Хрен там! Столько души туда вложено. Потом я от Славы
узнал, что они тогда собирались соскрести её, когда я засну. Он за меня заступился. Зуй, как и
я, к этому относится со здоровой иронией. Впрочем, Юру можно было понять. Как самый
опытный, он обычно замыкал строй, а я, чаще всего, шёл перед ним. Его, мастера спорта,
раздражала общая, невысокая скорость движения, да и я, поначалу отставал и ещё для
снимков останавливался. А перед глазами все время мои несуразно большие волокуши, а на
них сверкает надпись "Ветер в харю...!" А он, гад, действительно - в харю. Почти весь
поход.

***

Снова плавно набираем высоту. Я встал направляющим. Нормально, темп держу. И хотя
ничего в этом особенного нет, все когда - то встают ведущими, особенно в тяжелый снег,
чтобы не уставал направляющий. Меня всё равно исподтишка распирает гордость: "Вот я
какой, "пятёрку" веду!". Особая фишка в том, чтобы, пройдя положенные сорок минут,
притвориться, что не замечаешь времени, и ждешь, когда кто-нибудь крикнет: "Э, хорош,
блин, давай на перекур!". Как будто сил ещё не меряно. А у самого еле воли хватило эти,
лишние, двадцать шагов сделать. Хотя, конечно, это глупо. Ритм надо держать размеренный,
тогда сил на дольше хватит.
Шатилов на свой манер измывается: Он как будто забывает спросить, будет ли кто
карамельку на привале. А, когда, выждав паузу, всё-таки спрашивает, мы, как бы нехотя
говорим: "Можно вообще, давай, что ли". Гад, я за эту карамелину полтора часа пахал!
Уже где-то с третьего дня, жизнь для меня стала проста и понятна: Проснувшись,
- пардон,- отлить, отливши - пожрать, пожравши - собраться, собравшись - идти. Да
побыстрее, а то замерзаешь. Как пошёл- другая система измерений: дойти до витаминки.
Потом дойти до карамельки, потом до колбасы с кипятком, там накинуть пуховку и минут
десять, пока не мёрзнешь, поваляться без лыж на рюкзаке. Потом до следующей
конфетки или даже до кураги. А там, покопавшись пару часов в снегу, поставить палатку,
пожрать переклеить пластырь, и спа-ать! И пофигу красоты, километры, баллы,
перевалы! А крыша над головой, домашнее тепло, друзья, работа - это вообще где-то из
другой жизни. Юра с Витей вычисляют, сколько до поворота реки осталось, а я - минуты
до перекура с ириской считаю.
Вот, перед очередным крутым участком склона мы останавливаемся. Ветер
около каменной глыбы выдул карман, глубиной два метра. И в длину около шести. Как
раз, если расширить, две палатки войдут. Чем мы и занялись. В надуве снег настолько
плотный, что пользоваться пришлось одними ножовками. Пилим кирпичи для боковых
стен, потому, что ветер может рвануть в любую минуту. Шатил - дежурный, готовит
ужин. Он выпилил в стене нишу, поставил туда две горелки, и, тихонько матерясь,
тщётно пытается зажечь замерзший газ. Ага, говорил я вам слова Корбута, что нужен
примус! Вот, Саня подобрал правильное словосочетание и газ зажёгся... Вскоре он
скомандовал "Сбор". Настал ужин...



О счастье.

Иногда случаются такие моменты, когда душа поёт... Как рассказать об этом?
Трудно... Можно долго и пространно пытаться объяснить, что есть "счастье" и в чём
смысл жизни... Можно пытаться описать, как радостно колотится сердце, и как тело
вступает в полную гармонию с душой, просто сливаясь в тихом экстазе. Можно
постараться передать, как ты рад всему и всем и готов простить редкие неприятности и
решить, что боль в ногах не ужасна, а всё же терпима. И даже перестаёшь думать: "Что я
здесь делаю?", и знаешь, зачем ты страдал весь этот сумасшедший день. Как мимоходом
признаёшься себе, что ты все же рад видеть эти помороженные и обожженные солнцем
небритые рожи и замечаешь, насколько интересны твои товарищи, и как прекрасен
сегодня закат... Как будто надел сказочные розовые очки. Все чувства предать ни за что
не выйдет!
Хотя, нет, ошибаюсь. Можно... Достаточно сказать: " Настал УЖИН"!

***
А вообще вечереет, и метель почти стихла. Закатное солнце окрасило багрянцем
близлежащие снежные пики. Я поднялся метров на двадцать выше лагеря. Сколько
хватает взгляда, вокруг только снег, небо и скалы. Наши цветастые фигурки выглядят как-
то легкомысленно и чужеродно среди этого скупого безмолвия. Если, конечно,
постоянный шум ветра, который уже привычен, можно назвать безмолвием. Как
мотыльки на наковальне кузнечного пресса.. Ребята зовут на шоколадку... Ну да, первый
перевал... Вижу в надуве скопление характерных круглых камешков. От порыва ветра
они почему-то шевелятся. Ба! Да это же заячьи какашки! Откуда они здесь, ведь вокруг
одни скалы, ни травки, ни кустика! Судя по всему, прикатило ветром снизу, через перевал.
Тоже мне, манна небесная! Бормочу с японцем. Впечатлений - море, но они притуплены
усталостью и общим стрессом. Нужно все вспомнить и записать. Хорошо, диктофон есть,
а то Завхоз ручечкой голыми руками записи ведёт. Брр! Я даже сахар в чай готов в
варежках кидать. А сахара в чай можно по два кусочка брать, а если это добавка - то
один. Мне, сладкоежке,- это ещё одна плюха.
Пора ко сну... Процесс вползания в палатку, снимания части мокрой одежды и её
расправления так, что бы к утру, смерзшись, она хотя бы походила на панцирь, а не
скомканный, лист дневника, из урны в школьном туалете.*

* Причиной сурового отношения к нему (листу дневника), видимо, стала огромная жирная "единица" красного цвета с
восклицательным знаком, которая начинает предложение, написанное рукой любимого педагога, повествующее о том, что он, педагог,
имеет огромное желание видеть своего воспитанника, вместе с родителем мужского пола, на завтрашнем внеочередном педсовете. Для
сокращения записи, вместо слова "пожалуйста", предложение там заканчивают три размашистых восклицательных знака.


Бесценный опыт туризма предполагает даже такие невероятные вещи, как сушка
носков и стелек на ... собственной груди. Что я и сделал. Сначала я их отжал. В этот
вечер ещё не лилось, но парочку темных мутных капель капнуло. Я положил носки под
свитер прямо на голое тело. Мокро и неприятно. Всё, спальник застегнут. Сверху я
накинул пуховик, а на ноги, перед этим надел синтепоновые штаны комбинезона, на
голову капюшон спальника. Застёгиваюсь. За тонким нейлоном палатки -25 градусов
Цельсия. Отбой. Вырубаюсь почти сразу. Торчит из спальника только нос. Сон сперва
снился про холод, потом про вонь. Проснулся. Смрад не исчез. Во сне я почувствовал,
что замерзаю со стороны самой выдающейся части лица, и натянул спальник на голову. А
там были НОСКИ. И, хотя, я ходил в них всего четвёртый день, моя болезнь, похоже,
придала особый аромат потникам. Кроме того, Ромины кофлачи, которым недавно десять
лет стукнуло, я так толком и не простирал, потому что это просто физически трудно. Я их
только слегка протёр мыльной тряпочкой. Думаю, что все их предыдущие пользователи
не делали больше моего. Так что от носков и стелек просто дохнуло историей! А что,
можно даже гордиться. Именно так они воняли на Эльбрусе и на Памире. А теперь этот
ценный запах еще и с многолетней выдержкой. Всю ночь я поочерёдно макал своё лицо
из ароматных ванн - в морозные. Утром эти предметы одежды, конечно, не высохли.
Кроме того, находящийся в прилегающих к ним областях спальник отсырел и стал греть
хуже. Больше на тело я их не клал. Бесценный опыт путешественников был мной
обруган.

День третий.+5км
Подъём. В спальнике я не замёрз, но продрог. Всё-таки паспортная температура
комфорта в нем. - 5, а не -25! И голова болит. Здоровье так и не наладилось.
Удивительно, что я уже два дня прошёл.
Но всё же на мороз выбираться не хочется. Слева копошится, одеваясь, Витя,
справа - стенка палатки, с намороженным на нее толстым слоем изморози. От
прикосновений он гроздьями осыпается на спальник и на нём - тает. Приходится
одеваться в крайней тесноте, проявляя чудеса гибкости. Сперва, как змея из кожи,
вылезаешь из спальника. И штанов комбинезона. Затем, сразу накидываешь шапку и
пуховик. Еще мозоли пластырем позалеплять! Уж, что-что, а это я не игнорирую. Хватит,
Алтай научил ноги уважать. Каждое утро, как "Отче наш"! Правда, с каждым днем ноги
грязнее, и пластырь липнет хуже. Одеваешь "ходовые" штаны и сырые, но не
смёрзшиеся носки. Мягкие ботинки кофлачей - чулки, мягкими были где-то в Салехарде,
а теперь - они от "мыльниц", отличаются только по слуху, если ледорубом стукнуть. Те,
всё-таки позвонче. Больными, обмороженными пальцами пытаюсь развязать длиннющую
шнуровку и придать задубевшему чулку форму своей ноги. Всё это долго. Ребята уже
выбираются из палатки, готовые позавтракать. Мне еще предстоит все одеть, завязать,
Спальник я увяжу после завтрака., чтобы он, пока покрылся снаружи ледяной корочкой.
Сматывать я его буду после. Это для того, чтоб он не слипнулся в компрессионнике.
Иначе, вечером он смерзнется стенками, и без тепла его уже не расправишь!
Завтрак завершает кружка горячего чая. Единственный не законсервированный
продукт у нас - "лимонка". Шатилово творение. Точнее его жены(Дай Бог здоровья им
обоим!). Это молотый лимон без косточек, перемешанный с сахаром, в пропорции один к
одному. Его взяли две пластиковые бутылки по пол-литра. Это был самый популярный
и желанный продукт в походе. Его, обычно, по утрам добавляли в чай. По консистенции
лимонки определяли температуру "за бортом". Сегодня давится с трудом, градусов так
двадцать пять...
Тепло ощутимо разливается по продрогшим членам и повышает уровень
оптимизма. Быстренько спальник смотать, палатку собрать, и в путь! Впереди
высоченный склон, по нему пойдём серпантином. Первые два десятка шагов даются с
особым трудом. Виной тому тесные боты. Проблема на ровном месте! Потом боль
притупляется, становится не острой, а просто давящей... Петляем по склону, набирая
высоту. Волокуши предательски кувыркаются ниже, закручивая верёвку. Опускается
мгла и поднимается ветер. Вскоре выползли в чашу цирка. Вокруг острые вершины и
гребни. Но, из-за серого марева - их почти не видно. Теперь налево и перед нами ещё
один длиннющий подъём. Снова серпантин, правда, уже не такой крутой. Я на камусе,
стал закладывать более тупые углы, и вскоре обогнал всех. Как потом выяснилось, на
таком склоне, можно на камусе вообще идти по прямой - такая это замечательная штука!
Я останавливался, делал кадры, и снова обгонял всех. Склон закончился неожиданно. У
него и название такое: "Неожиданный,1А". С Зуем, Витей мы присели на камешке, зуй
выдал аскорбинки, а сами они закурили. Витя тоже забрался на камусе, а у Славы -
Бескид, он исключительно на здоровье вырвался. Вскоре подтянулись все, кроме
Шатилова. Я поехал к нему навстречу. Если бы на обычных лыжах пришлось закладывать
виражи, то на камусе я доехал до него по прямой, при этом контролируя свою скорость
Шатил от помощи отказался и угостил меня карамелькой. С завхозом надо
дружить*.(Истина)

***

* Памятка молодого туриста. Ст 2. П.1




О трудностях.
Наш поход лично для меня был очень тяжел физически. Особенно в начале. В
конце каждого дня, последнюю пару ходок я стабильно отставал. Когда уже все
занимались лагерем, я ещё пластом лежал на рюкзаке около десяти минут, не в силах
пошевелиться. Но физическая тяжесть не шла ни в какое сравнение с тяжестью
психологической, которая доставала всех нас во много раз больше. И даже не тогда, когда
нужно, например, заставить себя через силу идти. В таких случаях мобилизуешься
невольно. Она подкрадывалась с мелочей, с деталей. Например, таких. Кожа на лице
обмерзает, а в это время в ботинках хлюпает едкий пот. Очки запотели, и в них не видно
ничего, а колючая снежная пыль беспрерывно залепляет лицо и глаза. Шерстяной шлем на
голове, от дыхания обмёрз, покрылся корочкой льда, и одевается поэтому, как мотошлем.
Он, из-за неудачного покроя, все время лезет на глаза, которые давно обожжены злым
полярным весенним солнцем. Из носа постоянно течёт. Обмороженными пальцами надо
завязывать шнурки, собирать и аккуратно упаковывать в рюкзак и сани свои шмотки,
зная, что давно уже все на старте. Вот, товарищи ждут от тебя кипятка, а замерзший газ
до сих пор не желает разгораться. В хваленый "буржуйский" ботинок утром не можешь
засунуть ногу, без помощи ледоруба, который рвёт, давно уже измочаленный, внутренний
мягкий вставыш. Изо дня в день ноги сдавлены колодками не подогнанной, как следует
обуви так, что боль от кровавых мозолей просто на фоне этого не замечаешь, и конец
каждого перекура ждёшь, как наказания. Из-за намороженного в бахиле льда, постоянно
расстёгивается супернадёжное крепление, а ты не можешь понять причину. А две
тарелки каши и пара кружек остывающего чая - и есть всё тепло, которое ты сегодня
получишь. В связке и на склоне под рёв ветра постоянно останавливаешься и разбираешь
запутавшиеся и перевернувшиеся сани и лыжи, а все стоят и ждут. Всё это ужасно давит
на психику.
Огромная роль в этих условиях уделяется удобству и надёжности снаряжения.
Именно её отказы, подгонка ремонт, а главное, сама мысль о её ненадёжности, забирают
много душевных сил. Лучшая снаряга та, - о которой меньше вспоминаешь. Ради этого и
приходится идти на большие денежные траты, которые непосвящённым кажутся
неоправданными.
Если, выспавшись, чувствуешь себя более - менее отдохнувшим физически, то для
душевного восстановления, нужно гораздо большее время. Поэтому психологическая
усталость изо дня в день только накапливается. Очень многие снимки я упустил только
потому, что не смог себя заставить достать фотоаппарат, висящий на груди! Оправдывал я
это перед собой тем, что снимок не интересен или "некогда".
И лишь то, что группа была сплочена, люди проявляли друг к другу огромное
терпение, понимание и поддержку, здоровый юмор и командную дисциплину -
позволило сделать то, что мы сделали. Там, где в одиночку ты уже близок к панике,
думаешь, что положение безвыходное - в команде ты сам себя подтягиваешь,
мобилизуешь. И, глядя друг на друга, мобилизуются все. Ощущается душевный резонанс,
который даёт новый всплеск энергии. Кстати, редкие писярики коньяка, в особо тяжелые
дни, - очень способствуют психологической разрядке.

О восприятии.

А ещё, теперь иначе воспринимается творчество писателей - натуралистов,
Например, Джека Лондона.
Когда читаешь его Колондайские рассказы, восхищаешься - вот здорово, вот это
люди! В каких условиях приходилось жить. Школа мужества! Потом, закрываешь книжку,
встаешь с мягкого дивана, влезаешь в тёплые тапочки, идёшь пить горячий чай, или
садишься на тёплый унитаз, и думаешь о персонажах: "Как круто, я бы тоже так смог!".
Или смотришь какой - нибудь нормальный фильм про войну. Отрегулируешь
громкость "под себя", чтоб слух особо не тревожило, и сочувствуешь героям, а то и
вообще с иронией так сидишь и комментируешь, натурально или нет играют. А жопа в
это время в тепле, пузо в сытости, жена рядом, детишки хохочут, - "Папочка!" - кричат. И
пот не хлюпает в ботах, и мороз не грызёт, и полцентнера на себе не тащишь. Я уж не
говорю о пулях, которые в тебя персонально посланы ( Слава Богу, хоть этого не довелось
хлебнуть!).
Есть разница в восприятии мира у того, кто смотрит картину Айвазовского
"Девятый вал" и у того, кто там, на сломанной мачте сидит. И как не пытается зритель
хотя бы на короткий момент мысленно приобщиться к происходящему - он не сможет
почувствовать и сотой доли того, что чувствует участник этого события.
Давайте представим, что какой- то талантливый художник написал даже на очень
большом холсте огромную волну, идущую на вас. Маленький кораблик для сравнения
нарисовал.
- Вот это да! Как талантливо. - говорите Вы своей очаровательной спутнице.
- Ужас! - говорит она и к Вам от страха прижимается.
У Вас чувство гордости просыпается - " Вот я какой надёжный. Опора для хрупкой
женщины!". Потом вместе идёте к другой картине или даже в буфет. И как бы сильно не
потрясла вас волна на этой картине, всё равно Вы знаете, и Ваше Тело знает, что это не
опасно, что можно развернуться и уйти. Разве, что с гвоздя на Вас картина рухнет. Но
тогда Вы к ней просто не подойдёте.
А теперь представьте, что на Вас не элегантный костюм, а рваное мокрое тряпье,
вы вцепились в скользкую мачту, брошенную в океан при крушении. А спутницу Вы не
смогли удержать. И привязать не догадались вовремя. Её волной смыло. Страшно хочется
пить, а вокруг только горько-соленый океан. Вы языком пытаетесь поймать капли дождя.
Ночь. Тело онемело в холодной воде, а конечности свело от постоянного напряжения.
Третий день Вас колбасит на этой мачте. Вы к ней привязаны. И не только Вы, но еще и
тот бедолага, который позавчера захлебнулся, после очередного переворота этого бревна
под вами. Ливень. И вдруг во вспышке молнии Вы видите над собой эту Волну,
бесконечной высоты и понимаете, что её уже не пережить. И Темнота... Громкость не
сделать "потише" и влажность "посуше". И пленку не отмотать назад... Каково?
Теперь представьте, что все же Вы спаслись, и при этом рассудком не тронулись.
А лет так через "...надцать" попали в галерею. Там вы вдруг эту картину увидели. Я
думаю, что Ваше восприятие будет отличаться от той молодой пары, стоящей с вами
рядом...
В общем - то это всё я к тому, что иногда жизнь несколько иначе воспринимается.
Когда её в чистом виде пробуешь.

***
Долго ли коротко ли, а с "чешуи", потратив около часа, изрядно вымотавшись и
выматерившись, мы сползли. Ниже - верховья реки Собь... по этой долине проходит
естественный коридор между Европой и Азией Высота его - не более четырёхсот метров.
Ветрам - раздолье. Снег белый. Горы высокие. Скалы голые. Сильно метёт. Такого,
наверное, даже на Водопадном не было! Кроме того, он бьёт с разных сторон.
Неожиданно меняет направление. Наблюдаем в низине встречу ветров. Смерчей нет, но
зрелище удивительное. Правда, из-за усталости, красоты - по боку. Почему я не взял
телевик!? Перед глазами - корма саней. Там: "Ветер в харю..."! А то я не помню! Делаю
кадр. Сидя на склоне, в самой вьюге, пытаемся передохнуть. Этот день, ещё не
кончившись, уже допёк. Перепаковываюсь, снимаю кошки, одеваю лыжи. Вдруг вижу, как
мимо, набирая скорость, проезжают две лыжи. Это у Игоря, отвязавшись от волокуш,
уехала "Тёща" и своя лыжа. Я крикнул Гулливеру... Можно долго смотреть, как бежит
по склону товарищ, размахивая руками, и думать, как далеко ещё до дна ущелья, и как
печально и одиноко смотрится его фигура на фоне снежного пространства и громады
гор...
Силуэт Гулливера и его лыж становился всё меньше. Тут выясняется, что у Зуя
тоже лыжа где-то на склоне осталась. За ней уже он не пошёл. До стоянки добрался
пешком, а там уже забрал у Игоря "Тёщу". Так он на ней до конца похода и топал.
По правде говоря, до сих пор лыжи если и были нужны, то только для небольшого
приоритета в скорости. В девяти случаях из десяти, наст позволял идти без лыж вообще. А
веса - только в моих 8 килограммов!
А еще, как позже обнаружилось, на "чешуе" остался мой боевой товарищ. Мой
горн. Сохранённый другом с пионерских времён, и подаренный мне, яростному горнисту,
от чистого сердца, горн прошёл со мной алтайский поход, звучал у подножья Белухи,
сигналил на турслётах, принимал участие в поисках потерявшегося товарища, удивлял
алтайцев и туристов.
В этот раз он так и не издал ни звука. Притороченный для удобства и быстроты под
боковые лямки рюкзака, на тяжёлом склоне он, видимо, зацепился за камень и вытянулся
из - под тесёмок... Остается надеяться что попадёт ещё в добрые руки, и зазвучит ещё на
благо добрым людям... Спи спокойно, дорогой товарищ!
Гарик там потерял сделанную с такой любовью пенопопу, или "хобу", А Зуй -
"Бескидину" ... Гиблое место! Я, кстати, свою хобу зарезал - проткнул ножом, когда
резал на ней сало. Перерезал резинку, пришлось завязывать её узлом.
Мы отправились к стоянке, которая была под склоном противоположной горы.
Гора - вот она, рядом, рукой подать. Как-то забываешь, насколько в горах обманчивы
расстояния. Редкий порыв благородства, заставил меня забрать у Зуя его волокуши, пока
он ходил на разведку. Всё-таки он семижильный! Очень скоро я начал отставать. Сперва
- из-за снимков, а потом просто так. Время уже полшестого, за плечами перевал 1Б,
спуск по чешуе, и еще десяток километров прицепом, да без обеда! Сил нет, а впереди
морена, какое - то там горное озеро, а гора все никак не приближается. Там где-то
должен стоять балок геологов. Его и ходил искать Зуй. Уже сумерки. Я, для отдыха
останавливаюсь, ложусь на рюкзак, и уже не имею сил встать. Зуй забрал свои волокуши,
а всё лежу. Всё, подъём. Пошёл, б...! Добивает расстёгивающееся крепление. Ноги не
мёрзнут, но пот ботах хлюпает и неприятно щиплет. Кожа на ступнях скукожена, как на
сушеном банане. Последние триста метров иду на одной лыже, проваливаясь в снег на
льду озера. Его высота, по разным данным, 632 или 609 метров. Прийти бы и упасть!!!
Какого ... я сюда попёрся!? Я сегодня дежурю с Елисеем, то есть помогаю ему, а потому
шевелиться нужно вдвое быстрее. Елисей, солнышко, взял всё на себя, я - только на
подхвате. Ребята зарывают платки в склон, а мы е... с замёрзшим газом. Через пару часов,
уже после шикарного ужина, немного прихожу в себя. На ужин, дополнительно, съели
обеденную пайку сала и сыра! Но мысль о том, что завтра с хламом лезть на почти
отвесную стену ради каких - то там спортивных баллов - просто убивает. Перед нами
Леквожская стена и перевал "Первоапрельский". Сложность 2б. Семь верёвок. Жоппа.
Обрадовал Юра. На стену полезут не все, а только четверо. Радиалкой. Это означает что
только туда и обратно. И налегке. Подъём на вершину или перевал неполным составом
допускается. Правда этот рубеж идёт в зачетную книжку только тем, кто ходил. Пойдут
Юра, Витя, Елисей и Зуй. Я, Шатил, Гулливер - остаёмся. Да и нет у меня ещё 2А, чтоб на
2Б идти. Нельзя просто. Не положено. Я не в обиде. Я СОГЛАСЕН!
Как помогает даже непродолжительный отдых! Уже после отбоя я сделал
несколько сложных ночных снимков и побормотал в диктофон. Отжал перед сном носки
и стельки. Из них черной струйкой вытек вонючий пот. Кладу их не в спальник, а под
него, так тоже не замёрзнут. Смена лейкопластыря на ногах. Спокойной ночи, Антон
Анатольевич! И да пусть не опустеет твой желудок и да не оскудеют загашники завхоза!

***

О Пайере.

. Для нас он очень важен. Если мы на него поднимемся, то наберём достаточное
количество баллов. А если погода не позволит, то придётся топать ещё полста
километров, чтоб подняться на вершину "Скальная". На Пайере - некоторые из нашей
команды уже были, а на Скальной - не было никого.
Пайер - в переводе - "Князь - гора". Она своенравна. Сама по себе вершина, хотя
и не простая, но всё же не на столько, чтоб считать это серьёзным препятствием. Всё дело
в погоде. Из - за близкого океана, небольшой высоты Уральских гор - достаточно, чтоб
серьёзно влиять на формирование погоды в регионе. Позже, мы столкнулись с
ситуацией, когда со стороны Европы температура была - 2* С, а с Азиатской стороны -,
в Салехарде - - 30*С! Можно представить, какая каша творится в это время в горах!
Пайер заслуженно считается самой суровой вершиной Урала. Говорят, он пускает к
себе лишь тех, кого захочет. Ураган может подняться за каких - нибудь полчаса!
Так, известны случаи, когда одна группа пришла сюда с целью подняться на эту
гору. Когда они подошли, погода испортилась, и целую неделю туристы ждали, когда
"Князь" их к себе пустит. За это время они съели продукты, развернулись и ушли ни с
чем. Другая группа, кажется из Вологды, ежегодно включала Пайер в маршрут. Но, когда
они подходили к ней, погода портилась, и прождав пару дней, они шли дальше. Так
продолжалось шесть лет.* Станешь тут суеверным!

* За что купил, за то и продаю. За достоверность не ручаюсь( Прим.Автора)

***

День девятый.+20 км

Шатил решил, что наша команда называется "Сбродная Ортопедов" Почти все в
альпинистской обуви. У меня - кофлачи, у ребят - Асоло. Они превосходно ведут себя на
склонах, но из- за негнущейся подошвы - далеко не идеальны при ходьбе по равнине.
Ноги сбиты почти у всех. Всё-таки уже под полторы сотни вёрст совсем не по парковому
тротуару намахнули! Поэтому первые метров тридцать после старта или перекура идем,
осторожно, корча рожи от боли в косточках и мозолях. Со стороны посмотреть - точно
сброд инвалидов, выгнанный на время уборки из ортопедической палаты.
Мы, чтоб не вилять, поднялись из поймы реки и идём по тундре. Наст наверху
очень плотный, но тут его глубина, от силы, сантиметров десять. Очень часто кустики и
камешки оголены.
С гор прямо у нас на глазах, сползает непогода. Удивительно это видеть. В виде
облаков, как в голливудском фильме жанра "средневековый фентези", словно чары злого
колдуна, на нас медленно но неотвратимо движутся с Князь - горы ползучие тучи
урагана... Фигня, прорвёмся! Нам сегодня, край, надо подобраться к этой горке. У нас -
график!
Не прорвались. Пайер от души посмеялся над нашим графиком. Он, для начала
решил проверить нас "на вшивость"...
Ветер все плотнее, горы из - за пурги исчезают из вида. Мы не прошли и двух
часов, как оказались в снежной мгле. Очки из-за маски запотевают, приходится их снять.
Сметенные и поднятые пургой обледенелые снежинки всё больнее впиваются в лицо,
забивают дыхание. Видимость резко ухудшается. По команде снимаем лыжи, и
привязываемся верёвкой. Идем, упираясь лыжными палками, на расстоянии пяти метров
друг от друга. Чувствуешь свою ничтожность в руках матушки природы. Видимость -
метров пятнадцать, третьего перед собой различаю с трудом. А ведь сверху, сквозь пургу
- небо синее и солнышко проглядывает! Вскоре пропали и они. Минут через десять
ходьбы теряется ощущение пространства и времени. Вот тут и понимаешь, что значит
ходить в одной связке. Осознаёшь принадлежность к группе, товарищам по испытанию.
Нет ощущения безысходности. И хотя на веревке идти очень неудобно, - постоянно друг
другу мешаешь идти, дергаешь кого-то или кто-то дёргает тебя,- в связке - как в строю, -
ты часть чего-то большого.
Всё, дальше идти бессмысленно. Народ собрался в кучу, советуются. Вспомнив,
зачем я здесь, пользуясь моментом, достаю аппарат, снимаю. Пентакс полностью
залеплен снегом. Откапываю управляющие кнопки, ползунок - на "on", выковыриваю
ногтём торосы со стекла видоискателя... Работает, ведь, зараза, дитя буржуйское!
Батареи, правда, от мороза на исходе, но это мелочь. Всё, теперь пальчики в рукавичке
погреть! Хорошо, что мороз не сильный, градусов двенадцать - пятнадцать где-то. А то
бы пообмораживались все! Как, интересно, люди по Антарктиде ходят?! Вру. Мне сейчас
вообще ничего не интересно. Только бы поскорее от ветра спрятаться! После консилиума
двигаемся назад и вниз к реке. Если бы не палки, мы бы постоянно падали от ветра.
Очень хорошо, что есть навигатор. И даже не из-за того, что с ним полностью решена
проблема ориентирования, а потому, что всегда знаешь, что ты еще не пропал, не сгинул в
этой глухомани! А так, самое время впасть если не в панику, то в ступор. Куда идем,
зачем? Давайте здесь закапываться!
Опыт - великое дело. Мы встали там, где было лучше всего. Возле самого русла
реки, в глубочайшем сугробе, близ скопления ивняка.
Начали строить лагерь, и жизнь сразу приобрела смысл. Незаметно ветер начал
ослабевать. Мы выкопали яму для палаток и обложили её стеной из огромных кирпичей.
Получилась общая высота более трех метров! Ещё в начале строительства я обратил
внимание, что самая большая стена как раз с подветренной стороны и её может завалить
порывом ветра. Надо ей придать угол. Меня не послушали, мотивировав тем, что кирпичи
тяжёлые. Переделывать никому не хотелось. Вот крепость и готова. Рядом яма для
костра, Осталось палатки поставить, на ужин наколоть речной лёд и дрова наломать. А
пока обеденный перекус. Юра режет на хобе сыр и колбасу. Идиллия! Неужели каких то
полтора часа назад я был близок к панике?! Ветер немного ослаб. Он уже не сплошной, а
порывами. В крепости мы перекусываем, живо обсуждая сегодняшнюю передрягу,
смеёмся. У меня в руках кружка с горячим витаминным напитком из термоса и сыр с
колбасой. Каждой клеточкой своего тела, каждым нейроном мозга я сосредоточен на них.
Да и не только я. Все мы там...
В этот момент мощный порыв ветра заваливает ту самую стену и Шатил, накрывая
грудью бачки с ценным кипятком, исчезает под ней! Какой - то громадный кирпич, не
долетая до меня, бьёт по руке моего соседа и выбивает у него из рук кружку, колбасу и
сыр!
Естественно, первый порыв - помочь Сане. Только нужно определить, не начнет
ли валиться ещё и боковая стена. И тут, картина, достойная Стивена Спилберга или кого-
то там ещё. Большой Шат, как Терминатор, с могучим рёвом встает, спиной возвращая
часть тяжелой стены на место. Просто птица Феникс, восставшая из пепла!
"Живой!" - пронеслась радостная мысль в голове, а руки уже судорожно
засовывали в рот бесценные сыр и колбасу, пока они ещё целы. Видимо это было не
только у меня, потому, что Шатилов заорал благим (и не только) матом: "Х... ли жрете?!
Кирпичи убирайте!!!" Мы все кинулись на вызволение завхоза, так же оставшегося без
обеда, и восстановление стены. Хорошо, что под ней не было палатки, в которой кто-
либо лежал! С разрушенной стеной и ворвавшимся ветром, ощущение уюта и
защищённости сразу пропало, как у юного хряка Ниф - Нифа из сказки про трёх поросят.
Восстановили стену быстро. Теперь выгнули её дугой, а после, закидали всю наружную
сторону снегом, чтоб ветер по косой огибал. Тамбур витым лабиринтом сработали.
Нормально получилось. Только ветер все равно через верх закручивается, гуляя бурунами
по нашему убежищу, и забираясь снежной пылью под воротники и в глаза. Ладно, зато не
лобовой.
Время - 13-00. Сегодня уже никуда не пойдём. Пока, на вечер, наламываем дрова,
накалываем лёд. Лёд лучше чем снег, потому, что плотный, и когда тает, сразу наполняет
кастрюлю, в то время, когда снег нужно постоянно трамбовать и досыпать, тратя время и
бесценный газ или дрова. Буря заметно стихла, показались горы. Я взял аппарат и пошёл
караулить остатки бури. Занятно наблюдать, как со склона сползает облачко, и
приближаясь по тундре, прячет в пурге редкие кусты и окатывает тебя порывом ветра,
наполненного снежной пылью так, что аж перехватывает дыхание.
Из палатки вышел Игорь. Сначала мы поснимали друг друга, затем разговорились
про У-ШУ. Мне эта тема тоже близка. Он показал мне пару перехватов при вращении
шеста, я попробовал. Затем, немного заведясь этими занятиями, сделал коротенький
разминочный комплекс с упором на гибкость и растяжку. После монотонных
однообразных телодвижений накапливалась особая усталость. В том числе и в мозгах.
После разминки сразу тело заиграло. Появилась бодрость.

***
Восхождение.

Настрой решительный. Гулять - так - гулять! Фото на старте, Шагом марш!
Видимость - превосходная. Наше пристанище быстро уменьшается в размерах.
- Витя, точку отметь!
- А, щас! - Витя достает навигатор и делает привязку к местности.
АЛГА!
Я с самого Харпа замылил граммов двести изюма. Теперь несу их с собой. Еще
шоколад есть, который мы после взятия вершины съедим. Колбаса, так же и в термосах
чай горячий. Вскоре, поднявшись по отрогу Западного Пайера и, перевалив через морену,
оказываемся на льду озера. Ветер встречный, плотный и злой. Но мы к такому уже
привыкли. Сначала шагаем по высоким торосам, которые занимают первую треть озера.
Высота наста на льду - около полуметра. Он очень плотный, но, тем не менее, ветер
разрушает его прямо на глазах. Не знаю, какая температура, но лицо щиплет. Очень
помогает длинный капюшон Анорака. Он, как козырёк, не даёт прямому ветру попасть в
глаза. Для этого приходится всё время идти с опущенной головой. Идём по льду. Прямо
под клыками кошек, изгибаясь змеями, метёт позёмка. Вскоре добираемся до склона.
Набор высоты. Фирн продавливают только кошки. Сами стопы даже не отпечатываются.
Склон всё круче. Обвязываемся веревками и переходим в серпантин. Даже не верится, что
по такому склону можно, без особых проблем, идти пешком!

Кошки.

Ещё не так давно, у альпинистов не было на вооружении ни кошек, ни нормальных
обвязок. Вместо них в обувь вкручивались небольшие шипы. Обувь с шипами трезубой
формы называлась - "трекони". Она была тяжёлая и малоэффективная. Маленькие
трезубцы идеальны лишь на гладком льду, да на мокром лишайнике, что покрывает
каменные глыбы. У современных кошек клыки торчат минимум на пару сантиметров, а
что касается выступающих передних клыков, так те вообще, достигают четырёх
сантиметров! У ребят - фирменные, буржуйские кошки. Они - легче и у них задние зубы
тоже выступают, что сильно облегчает спуск, когда двигаёшься спиной к клону. У меня
"киски" попроще -"вэцээспээсовские.", советские. У них и зубы покороче, задние клыки
не выступают назад, и с виду они не столь элегантны. Да и изготовлены они не для
кофлачей, а для Московских Вибрамов, у которых подошва значительно шире.. Поэтому
стальную дужку нужно было перед походом специально выгибать. Мне об этом никто
не подсказал, а сам я не догадался.
***

Хорошо, что здесь наши уже ходили, им было известно в какой "карман" между
скал поворачивать. Иначе, уперлись бы в конце подъёма в какой - нибудь каменный
"жандарм", и пришлось бы, теряя время, проявлять чудеса скалолазания!
Ветер всё усиливался. Он был порывистый и дул сверху, обдавая нас снежной
пылью, от которой просто захлёбываешься, склон становился всё круче. Пурга беснуется
по нашему кулуару маленькими торнадо, ударяя то справа, то слева. Снова, как и в начале
похода, от мелкой снежной муки, смерзаются ресницы. Приходится часто моргать,
немного замедляя этот процесс. Вот, сверху на нас, гонимая ветром, пошла настоящая
лавина. Она, правда, совсем маленькая, слой рыхлого снега, сантиметров пятнадцати, но
так же с пылью в глаза, и с ощущением, что сейчас сверху рухнет большая и, что наш
слой фирна, не так уж и надёжен. Под твердой коркой, вполне может быть рыхлый слой,
который от удара пяткой захочет съехать вниз вместе с горсткой упрямых глупцов,
бросивших вызов каменному Князю! А вниз уже далеко. Порыв ветра заставил оглянуться
назад, пряча лицо, и увидеть, как он оторвал капюшон от пуховика у идущего следом за
мной Шатила. Черная тряпка, сперва взмыла вверх, и, отлетев от склона, спланировала
вниз, быстро исчезая из вида. Шатилов остался в легкой шерстяной шапочке, укрытой
болонью анорака. На руках у нас брезентовые рукавицы, не дающие обжечь руки об
веревку, при случайном рывке.
Дальше крутизна усиливается. Ребята с помощью ледорубов и шакалов полезли по
обледенелому каменному выступу, чтоб натянуть и бросить перила. Мы ждем. Если бы
не коллектив - находиться тут было бы очень тоскливо. Висишь на склоне, среди льда и
скал, ноги в напряжении, нервы тоже. Ветер с разных сторон треплет. Впереди - ничего
хорошего, да и позади то же. Пользуясь моментом, делаю кадры. Сверху Витя с
Гулливером молоточками тюкают, крючья забивают. Юра где-то там же. Обычно, сверху
скального выступа, на который мы сейчас полезем, ступенька есть. Там передохнуть
можно. Как-то уже на это морально настроен. Перила готовы. Цепляю жумар. Это
приспособа такая, которая по верёвке вверх даёт лезть, а назад - не пускает. Подхожу к
ледяной стенке. Жуть просто. Мне Шатилов с Юрой подсказывают: "держись здесь,
наступай сюда". Поражаюсь, как тут первые без перил прошли!
Есть такой заработок у туристов - альпинистов, - буржуев по горам таскать. За
деньги, конечно. Для них перила, верёвки, переправы натягивают, а те - по готовому
идут - адреналин вкушают. Я тут вроде того буржуя, только бесплатно. Хотя эти мысли
уже, потом приходят. Пока не до них.
Наверху уступа не оказалось. Там вообще едва на кошачьем клыке висишь. Вверх
переть надо. Ветер треплет, как бульдог тряпку. За корок сопеек жолой гопой ... Чё я тут
вообще забыл!? Еще по перилле вверх! А в конце ветер вдруг стал стабильно и сильно
толкать в спину! Подъём кончился неожиданно. Раз, и мы наверху. Почти
горизонтальная, плоская площадка. Под ногами пейзаж - лунный. Лёд этакими
кратерами выщерблен. К краю подходить опасно, лавинные козырьки. Толщина льда -
неизвестна. Не видно ни бюста пролетарского вождя, ни какого - либо тура, ни материала,
из чего его сложить можно. Скала, и лед. И ветер дикий, конечно. Ничего тут хорошего
нет. Неуютно. Не зря говорят, что счастье не в самом достижении цели, а в процессе
этого достижения. В Пути. Быстренько шоколад, колбаса, чай, который почти не согрел.
Я самой Тюмени фальшфейер тащил - факел пиротехнический, красный. Граммов двести!
Самое время и место его запалить! Юра запретил. Вершина со всех сторон
просматривается. А красный огонь - сигнал бедствия!(а вдруг накликаем!)
Вниз пора, солнце на закате. Вечернее небо, конечно, классное. И тундра
завораживает. Но сейчас не до красот, они только где-то в голове ( а может быть в сердце)
навсегда зафиксировались, чтоб потом ночами снится...
На подъем часов пять где-то ушло! Не верится! Нужно протокольные фото
"покорителей" сделать. Даже мудрить с авто спуском не стал. Я снял всех без меня,
потом, - Елисей - всех, без Елисея. Еще, практически "от пуза", по сторонам, округу
пощёлкал, и вниз, пока не стемнело!
Спуск был на удивление быстрым. По крутой стене просто идёшь пешком, как по
тротуару, перекинув, через плечи верёвку и опираясь на неё. Сложно было только на той
самой, ледяной засаде, но и она позади. Нас с Шатилом подстраховывают Елисей и Юра.
Удивительное ощущение доверия! Ты опираешься на верёвку, которую кто - то закрепил
и удерживает. Это единственное, что сейчас спасает от падения. Знаешь, что твоя судьба в
чьих - то руках. Ты доверяешься человеку, который тебя страхует. И становится
спокойно. Потому, что человек этот - надёжен. Это чувство мне знакомо, но так ярко его я
ещё не испытывал!
Кошки на спуске пару раз на одной ноге расстегнулись. Приятного мало. Аж
ёкает всё. Хорошо, что не в решающие моменты. Скороходы Зуй, Витя, Гулливер,
рванули вперёд. Внизу должны дождаться. Юра не подгоняет, настроение хорошее.
Останавливаемся для снимков, я про изюм вспомнил. Как он к стати здесь! Солнце
закатилось, закат красив, и тундра. Далеко ещё. Ветер всё усиливается. Хорошо, что он
хотя бы попутный. Вот и вышли на лёд озера. Уже густые сумерки. Ветер беснуется.
Наших здесь нет. Конечно, в лёгкой штурмовой одежде, тут долго не подождёшь.
Наверное, в лагерь подались, хорошо, хоть посветят и палатки поставят. Идём по льду,
под ногами уже что-то феерическое. Как то, северное сияние, только из снега.
Всполохи поземки под клыками. Озеро уже выдуто почти полностью. То есть пока мы
гору штурмовали, метров сорок полуметрового наста просто сдуло! Чем дальше мы от
перевала, тем сильней ветер. Уже нельзя назад оглянуться. Сметённые крупицы льда
иглами в глаза и кожу впиваются. Как будто кулаком по челюсти кто-то бьёт. "Не сметь
оглядываться!" Темень. Включаем налобники. В общем-то, пока идёшь - не холодно. Но
останавливаться - не стоит. Еще два раза кошка расстегнулась. Вот поднялись на отрог.
Ниже по нему наша крепость. Тут ветер вообще дурной. Спиной на него опираешься и
идешь. Куда идти!? Ни навигатора, ни ориентира! Лагеря не видно, можно запросто мимо
пройти. Тогда хана. Тут даже зарыться не во что. Наледь, да камни. Всё, что могло, давно
уже выдуто. Мы разошлись цепью, в надежде найти свои следы от кошек. Идем
медленно по склону. Снова ощущение безысходности. В определенный момент очень
захотелось оглянуться, вдруг сзади кто-то. Несколько раз мне удалось это сделать,
получая порции иголок в харю. А перед глазами такая красота, что даже сейчас я её
способен оценить! Сюда бы с среднеформатником попасть! Из-за пурги ничего не видно
метров в тридцати вниз по склону. Но в небе луна, небо усыпано мириадами звёзд, в свете
луны над нами прекрасный Пайер. А далеко - далеко впереди, в тундре, еще видны
остатки заката; по железной дороге, ползет червячком крохотный поезд, светя окнами
вагонов, а вокруг неё и далеко за ней - всё усыпано огнями. Кто сказал, что Заполярье
безлюдно!?
Нам от этого не легче. Не найдем лагерь - лучше и не думать, что нас ждет.
Остановились. Вижу, что ребята собрались в кучу. Все ... четверо.
Нас догнал Зуй. Он заблудился в пурге. Когда первая тройка спустилась, они
решили идти в лагерь и ставить палатки сами, пока светло. Еще на озере, толкающий в
спину ветер спровоцировал семижильного Святослава идти быстрее. На склоне отрога,
он понял, что потерял Игоря и Витю, и что самостоятельно лагерь уже не найти. Фонарь
он не захватил. Зуй решил зарываться. С трудом, в урагане он нашел небольшой надув за
скалой, узкой лопаткой ледоруба выкопал нору. Когда забрался туда - ледоруб сверху
воткнул, чтоб потом нашли, когда разыскивать начнут. Но длинные ноги в нору не
помещались. Оставаясь на ветру, они мерзли, а если подогнуть - затекали, что ещё хуже.
Слава понял, что, таким образом, как минимум, обморозит конечности. Тут он вспомнил,
что где-то сейчас, мы должны с фонарями идти, вышел "на улицу" и, как раз заметил
свет огней. Наверное, это было тогда, когда я головой мотал. Зуй нас догнал, вид у него -
замёрзший и растерянный. Думаю, никто из нас в это время жизнерадостность не
излучал. Где остальные, почему не светят? Живы ли вообще? Может, тоже, в пурге
заблудились. Мы растянулись цепью вчетвером по склону отрога, а Елисей с фонарем
ушел метров за сто вперед и начал петлять, разыскивая наш след. Как всё понятно было
еще днем, и какая неопределённость возникла сейчас! Везде склон, везде лёд, везде камни,
буран... Что час назад, что теперь.
И вдруг, впереди и гораздо ниже линии наших поисков, сквозь марево пурги,
блекло замигал фонарь Елисея. Лагерь найден! Право, это был самый прекрасный свет,
который я когда-либо видел! Оставшиеся полста метров до крепости были самыми
напряжёнными. Вдруг она пуста?!
В лагере стояла одна трёхместная палатка. В ней ждали Витя с Игорем. На них все
сразу накинулись с упрёками. Почему ушли из под горы, почему не взяли фонари, почему
не осветили лагерь, почему, в конце - концов, поставили всего одну палатку... В
основном, упрёки были незаслуженны. Просто это была такая нервная разрядка. Все
боялись, что они пропали. Ребята же сделали, что могли. В фонаре сели батарейки.
Подходили к лагерю вслепую, по навигатору. Когда пришли к отмеченной точке, лагеря,
разумеется, там не было. Наугад нашли его в двухстах метрах. Вторую палатку не дал
поставить ветер, и крепость была лишь слабой защитой от него. Дюралевую
трехметровую дугу каркаса трёхместной палатки, при сборке ветром унесло в ночь. Витя
догнал её лишь в тридцати метрах...
Мы набились в трёхместку. Настроение - подавленное. Рёв ветра. Нет никакого
ощущения надёжности. Холодный перекус. Время час ночи. "Зуй, доставай коньяк. Мы
Пайер взяли!" Калямба! Тост за то, что все собрались. Юра, как руководитель, очень
сдержанно, устроил разбор полётов. Мне, например, за кошки досталось. Хотя и так всё
уже понятно. Кто что сделал и кто что не сделал... Главное, что все вместе и все целы.
Елисей портреты поснимал. Хорошие хари вышли. Даже со вспышкой. Выразительные.
Спиртное оттаяло наши души. Под шум ветра долго делимся первыми впечатлениями и
переживаниями. Разговоры всё глуше, пора спать.
Укладываемся валетом и боком, как шпроты в банке. Теснее, чем в балке под
Водопадным! Ничего, главное, что не паштетом. Всё, отбой.

День двенадцатый.+12,6км

Проснулись рано. Ветер просто взбесился, даже по сравнению со вчерашним, он
дикий! Если бы Зуй остался в сугробе, у него просто бы не было шансов! Я попытался
высказать предположение, что надо бы переждать непогоду. Ведь в такой ветер
невозможно собираться! Эти призывы сразу были пресечены. Снимаемся и вниз! Без
завтрака. Полярный Князь ещё нас не отпустил. Только собрались, как ветер завалил нашу
стену! За ночь кирпичи ветром выщербило, выело каждый почти наполовину. А ведь они
очень плотные! У меня на глазах улетела в неизвестность, сорванная ветром тёплая
рукавица с руки Андрущака. Он пытался догнать её, но так и не сумел. Я уже решил, что
Витиной руке - хана! На таком ветре, даже при минус пяти можно обморозиться, а сейчас
- где- то минус пятнадцать! Ладно, по очереди будем делиться. Он пока надел
обледенелую штурмовую замшевую перчатку. Волокуши за пояс, лыжи за волокуши,
палки в руки, капюшон на голову, Будёновку - Шатилу. Носи Саня, и не смейся над ней
больше! Встаём большой связкой - Витя, Зуй, Шатил, Гулливер, я, Елисей. Последним,
как всегда, Юра. Уперед, коники! Встали на дистанции пяти метров, чтобы
шестиметровая часть верёвки, как раз, провисала. Она и так провисала. Только не вниз, а
... набок, от ветра! Параллельно земле, или чему-то там под ногами. Ноги, конечно, давит,
и едкий пот в ботах хлюпает. А под ногами - жуть, то камни, то торосы, хорошо, ещё,
что склон пологий. Идем не быстро, то у кого - то волокуши на торосе перевернутся, то
лыжи креплениями вниз лягут. И тогда - "СТООЙ!" - во весь голос. Меня, ещё может,
Шатилов слышит, а, уже Зуй - нет. Пока до Вити команда по цепи дойдет, меня уже на
хороший шпагат вытянули. Зуя, кстати, из - за пурги я почти не вижу, а ведь до него -
пятнадцать метров! " ПООШЛИ!" - "А?" - "ПООШЛИ, Б...!" - "А, пошли...
ПООШЛИ!". "СТООЙ!"- кто - то опять в верёвках запутался.- "А?" - "!!!"... И так часа
два с одним коротким привалом. Полная дезориентация во времени и пространстве. Как
раньше без навигатора люди ходили?! Только ветер в ушах, только снежная мгла перед
глазами, только мутное солнце сверху! Кроме того, передние всё время тянут. Зуй,
наверное. Бульдозер хренов! В натяжку идти очень неудобно. На меня сзади кричит
Елисей, я пытаюсь, повлиять на Гулливера, чтоб передал по цепи, сбавить скорость. Тот
попытался разок, и бросил это дело. Я, между двух сил, тяну назад, чтобы ослабить натяг
у Семёнова и Юры. Тем мало, они, периодически, злобно орут. Морока! Ветер заднее -
боковой. Иногда, кто - нибудь от порывов падает. Два раза падала вся наша связка. Это не
смотря на то, что все идём под рюкзаками и с упором лыжными палками перед собой!
Мысли - две. "Как там без варежки Витя?" и "Что я, собственно, тут делаю?" Вторая
навещает меня довольно часто, с самого момента старта. Я к ней уже привык. Пару раз
мелькнула мысль достать фотоаппарат. Но ей Богу, не до него! А потом я об этом очень
жалел. Думаю, вышли бы ключевые кадры!
Долго - ли коротко - ли, а склон начал выполаживаться, ветер перестал быть
шквальным. Всё - таки с Пайера мы сползли. Действительно, могуч ты, Князь - батюшка!
Один малознакомый, пожилой турист, сказал как-то: "Я хожу не покорять горы, а
поклониться им". Начинаю его понимать.
Полбуржуя,- так Витю за хорошую экипировку прозвали,- руку не обморозил. "Всё
время,- говорит,- пальцы сжимал и разжимал. Помогло".
Мы и сами не заметили, что из зоны урагана вышли. На верёвке, ещё по привычке,
полчаса шагали. Спуск вымотал и физически и морально. У многих от крика голоса
сорваны. Я, вместо свитера в этот раз шерстяное платье жены надел, - и прогадал. Его
снегом залепило, оно стало холодным и тяжёлым, как свинцовый фартук рентгенолога. По
Кешпелю еще километра четыре прошли, пока до своей стоянки добрались. Всего,
оказывается, пять часов шагали! Крепость замело внутри, где - то на метр, стены
требовали ремонта. Время на это ушло чуть менее чем на строительство новой. Если б
предполагали, что столько в ней жить придётся, - Иглу построили бы. То есть настоящий
снежный дом. В нём даже палатки ставить не надо. Потребовался капремонт кухни,
костровище выкопали до самой земли. Глубина - более двух метров. Сверху её кирпичом
на полметра обложили, чтоб не задувало и дымоход сработали. Елисей - дежурный, я -
помощник. Он всё время в яме, я - "принеси, возьми, подай...". На него жалко смотреть.
Снизу - дым и тепло от костра, сверху - снежная пыль обильно заметает. Он весь мокрый.
В самой крепости - пыль снежная столбом стоит. Поэтому трапезничали в палатках. Мы,
как официанты, подносили и относили. Сил нет. Никаких. Все на горе остались, и эмоции
то же окончены.

Кухню к ужину замело напрочь. Дрова то же. Лабиринт на входе - снегом по
колено засыпан. Решили готовить - каждый в своей палатке. Я один оделся и едва
успевал между палатками скакать. То льда наколотого принести, то из одной дырки в
другую майонез передать то найденный в закромах тот самый ХРЕН СТОЛОВЫЙ,
оставшийся ещё с Харпа. Или сахар к чаю. Впрочем, такое дежурство совсем не
обременяет. Каждый сам по себе готовит. Да и к непогоде, я, одетый, привык. В крепости
прямого ветра нет, Только дыхание от снега перехватывает и ресницы слипаются! По
сути, это не снег, а выметенный в муку наст. В палатке без тепла - неуютно. Витя достал
насадку специальную на плитку и зажег газ. Вольфрамовая сетка накалилась, в палатке
сразу потеплело. В душе- то же. Юра свой неприкосновенный запас достал. Пакетики
растворимого кофе с "пластиковыми" сливками и шоколадный батончик. Дома я на эту
кофейную баланду и не посмотрел бы, а тут - счастье. Пускаем кружку по кругу,
растягивая наслаждение. Кофе - мало, соседей не пригласили.
По всей палатке развешано то, что только может висеть. Оно сушится! Витя с Юрой в
угол забились, над картами колдуют, баллы и километры считают. Вскоре был оглашён
вердикт: По баллам "Пятёрку" мы набрали, даже немного сверху.
Ура, пару дней и на поезд! Мне и до этих - то баллов дела не было, но теперь - на
паровоз, со спокойной совестью!!! КАЛЯМБА!
Нет, не калямба. Для "Пятёрки" надо ещё по равнине сотню километров намотать,
и пять ночей холодных провести... Пусть то число " Всемирным Днем Круглого
Идиота" ЮНЕСКО назовёт, когда я сюда напросился! Ноги сбиты, мозоли кровавые,
пальцы на руках, - как чужие, на одном - язва на сгибе гноится. Харя обморожена. Сопли
- ручьём. Глаза обожжены. Я уже третью ночь, без особого успеха, Зуевы капли для глаз
капаю. Ночами, как молодой солдатик, плачу. Да и все уже НАСТО!!!!!ЛО !
У остальных - дела не лучше...
Да ладно, пойдём, раз надо. Сто вёрст и для бешеной-то собаки - не круг! А для
нас и подавно. Главное, что жрачки хватает!
Отбой, бродяги!
На палатки очень быстро наметает, грозя порвать обшивку. Периодически, пинаю
снег ногой. Он, скатываясь по наклонной стенке, набивается толстым слоем между
нашими стоящими вплотную палатками, облепляя через нейлон крайнего, то есть
лежащего с краю. У него мокнет спальник и мёрзнет бок. Крайнего мне особенно жалко,
потому что крайний - это я. У соседей тоже такой есть. Того крайнего - мне не так жалко,
поэтому мы с ним всю ночь тщательно перепихиваем этот, межпалаточный сугроб, друг -
другу.

День трнадцатый.+12км

Встали мы поздно. У нас палатка летняя, двухслойная. Снег за ночь всю нижнюю
часть запрессовал, и вентиляция пропала. Мы едва проснулись. Башки - чугунные. Кроме
отсутствия кислорода, в палатке ещё и вонища! Кто-то, измотанный, не желая ночью
одеваться и выходить в бурю, отлил прямо на снег в тамбуре палатки. В этот раз упрёки
были неуместны. Когда я, как дежурный, выбрался наружу, то чуть не вырубился из-за
резкого избытка кислорода.
Утро встретило ветром. Теперь он в спину! Но идём не по ровной тундре, а по реке,
Тут кусты, река петляет. На ней большие ледяные окна. Парашют тут просто опасен.
Начальник сказал: "НИЗЗЯ!". Командир всегда прав.*
* Памятка молодого туриста ( Ст. 1. П 1.).

Ледяные окна озадачили. Ветер сильный, он по льду сам разгоняет. У меня камус,
он тормозит, но, стоит встать на внутренний кант - тебя несёт по льду! Те, у кого
тросиковые крепления - такой возможности лишены. Они, как корова на льду. Вот
Шатилов неслабо грохнулся! Окна - всё чаще они полётами по 100 - 200 метров. Вся
группа постепенно перебралась на берег, и топают, по два километра в час! Я, вкушая
прелесть попутного ветра, несусь по льду, налегая на палки, и громыхая волокушами. Те,
разгоняясь от рывков палками, начинают меня обгонять, и едут сбоку, как жатка
сенокосилки, грозясь сшибить всякого, кто подвернётся. Подвернулся Зуй. Его,
двадцатикилограммовый снаряд, задел шорком, поэтому Слава устоял. Работа руками,
конечно, утомляет. Зато, пролетая всё увеличивающиеся окна, я отдыхаю, дожидаясь
группу. Один раз, за поворотом, я задержался, пытаясь снять, как ветер, прямо на глазах,
сдувает снег со льда. За это я получил от командира очередное "НИЗЗЯ!", и пришлось
плестись по берегу вместе со всеми. Эх, Юра, по-моему, ты ошибаешься!**

** "Памятка ..." Ст.1. п. 2. - гласит: "Если командир не прав, смотри (*) (Ст.1. п1)"

Да ладно, и так руки устали! Мы пересели дорогу. Наверное, это та, по которой
самосвалы ползли. Прошли слияние двух Кешпелей. Кустов стало больше, появляются
овражистые берега с кривыми берёзами и ёлками. Впереди, в кустах, начали мелькать не
пуганные зайцы, неспешно убегающие в сторону излучены реки. Где моё ружьё!? Почему
я не взял Телевик! На привале обнаруживаем вдрызг изъеденный косыми куст. Всё
усыпано заячьим "горохом". У зайцев начался весенний гон. Приближаемся к огромному,
по местным меркам, разливу, полностью свободному от снега. Перед нами снег -
шевелится. Стадо(!) зайцев, не рискуя выйти на лед, как тараканы кинулись перебежками
врассыпную. Штук сорок сразу!!! Ну почему я не взял этот чёртов телевик!!! Переехав
окно, заезжаем в высокий кустарник. Ставим лагерь. Ветер сильно стих, снег тут не такой
плотный, кирпичи часто разваливаются. Значительно потеплело. Лимонка на ужине уже
сама вытекает из бутыли.

Водобаланс.

Стоить отметить про регулирование обмен веществ в организме. Я всегда был
водохлёб. На тренировках, за пару часов, раза по три пить бегал. В начале - питья не
хватало, но, постепенно, организм - втянулся. Теперь же, трёх небольших кружек чая -
утром, в обед и вечером, - хватает на целый день напряжённого хода. И, когда, перепадает
лишняя толика дорогой жидкости, она воспринимается уже, как излишество. То же можно
отметить и про скудное наше питание. Его - хватало. Хотя, от добавки никто не
отказывался. Один, только, Шатилов страдает от нехватки питья, но это из-за
нарушенного обмена веществ. Он мало ест, зато, постоянно цедит разведённый лимонный
сироп.
***

Градусов семь холода. Нагрузка большая, но всё-таки, поход уже больше похож на
прогулку, чем на боевые действия. Ноги, конечно, болят, и глаза теперь сильно. Но это -
Тело. Пусть гундит, всё равно, Дух торжествует! Побродив вечером с аппаратом, иду
спать. Аппарат, не выдержав таких издевательств - скис. Заглючили показания, то не
включается, то не выключается, то снимать не хочет. После тщательной просушки у
костра, он ожил. Пентакс у меня умничка. Такое смог выдержать! Его то на мороз, то к
мокрому телу! Правда, очень не хватило кисточки для запотевающего объектива. Многие
кадры вышли мутными. И электропитания хватило на много. Всего два комплекта
аккумуляторов и один комплект фирменных батарей. На Алтае, летом, аккумуляторов
ушло шесть комплектов за 21 день.



***
пожалуй, достаточно.